Я плохо помню свою жизнь от двадцати до тридцати лет. Интервью с Марком Бомоном | British Wave

Новое на сайте

    Популярное

    Я плохо помню свою жизнь от двадцати до тридцати лет. Интервью с Марком Бомоном
    03-09-2014

    Британский музыкальный журналист Марк Бомон около 20 лет является штатным сотрудником легендарного еженедельного издания "New Musical Express". За это время он успел объездить полсвета вместе с группой Muse и стать их главным биографом, обрисовать состояние российской музыкальной сцены для западного читателя после краткого пребывания в Москве в 2001 году, подвергнуться нападению фронтмена The Fall, побеседовать с Китом Ричардсом о прахе его отца, смешанном с кокаином, пощекотать нервы фанатам Тома Оделла (поставив его дебютному альбому 0 из 10), и это далеко не всё.

    Его статьи и рецензии публикуются также в "The Guardian", "Classic Rock", "The Times" и "Uncut", кроме того, Марк издал несколько музыкальных биографий и недавно выпустил свой дебютный роман "[6666666666]" для устройств Kindle.

    BritishWave.ru признался ему в том, что его бескомпромиссность и труднопереводимое творчество почитаются у нас в стране узкой прослойкой сумасшедших британофилов. Марк порадовался и любезно согласился ответить на наши вопросы.

    Люди, пытающиеся переводить ваши статьи, придумали особый термин "бомонизмы" – для необычных оборотов речи, которые вы используете. Вы можете рассказать о своих любимых авторах? Кто вас вдохновлял, когда вы росли?
    Будучи подростком, я усердно изучал классиков. По выходным я жадно поглощал труды Шекспира и Диккенса, в то время как мои сверстники, как правило, торчали на улице и нюхали клей, поэтому у меня была отличная подготовка в написании витиеватых текстов при полном отсутствии признаков загара.

    Сейчас мои источники вдохновения варьируются в зависимости от того, что именно я пишу. Мои первые эксперименты в области музыкальной журналистики, в 90-е годы, начались под влиянием авторов NME, которыми я в ту пору восхищался: Джонни Сигареттс, Стивен Уэллс, Сильвия Паттерсон, Саймон Уильямс и другие. Я стремился быть таким же узнаваемым и смешным, как они, и безжалостно крал у них шутки. В конечном счете, все эти люди нашли себе нормальную работу, а я, брошенный на произвол судьбы, был вынужден искать свой собственный стиль. В идеале я стремлюсь к тому, чтобы каждая фраза была запоминающейся, как бы непривычно, безумно и замысловато она ни звучала.

    Когда я пишу книги о музыкантах, я стараюсь не злоупотреблять шутками, а больше думаю о литературных достоинствах текста. Образцом, от которого я отталкивался при написании книги о Muse, была превосходная биография крупного кокаинового дилера 70-х Захарии Свона – "Snowblind".

    Если речь идет о художественной прозе – а я написал пять романов, один из которых был выпущен для устройств Kindle в прошлом году (если у вас крепкие нервы, то поищите книгу под названием "[6666666666]"), – моим источником вдохновения является роман "Ветка липы" Джона Хоукса, изобилующий великолепно построенными предложениями. Кроме того, я восхищаюсь Иеном Макьюэном и Фолкнером.

    Когда вы впервые почувствовали желание творить? Вы помните свои первые попытки?
    Я писал прозу задолго до того, как стал музыкальным журналистом. Примерно в 10 лет я начал сочинять скверные детективные истории, подражая Агате Кристи, в подростковые годы переключился на короткие рассказы, к 18 годам завершил свой первый роман, еще один написал в 19, и третий – в 23. Все эти творения были ужасны, однако опыт и осознание того, что я могу писать книги, несомненно, принесли пользу.

    Мне было около 19, когда я решил, что хочу работать на NME, зная о том, в какие экзотические места редакция отправляет своих журналистов. В течение пары лет я посылал им свои никуда не годные рецензии, после чего записался на послеуниверситетский курс журналистики и всерьез взялся за совершенствование литературных навыков. Когда мне было 22, мне предложил работу "Melody Maker" (уже прекративший свое существование британский музыкальный журнал), и я начал дважды в неделю умолять редакцию NME спасти меня, пока они, наконец, не приняли меня в свои ряды.

    Что вы обычно чувствуете, когда перечитываете свои первые статьи?
    Время от времени я наталкиваюсь на свои ранние статьи, поскольку часть моей работы заключается в том, чтобы рыться в архивах NME. Мои чувства – это 20% смущения и 80% зависти. Прежний я был крикливым сквернословом, но при этом более восторженным и остроумным парнем, который фонтанировал причудливыми образами, суждениями и идеями. Жаль, что нынешний я уже не тот человек, которого совершенно невозможно игнорировать.

    Вы помните свое первое интервью?
    Вряд ли я вспомню самое первое интервью для раздела "Новые группы", но я хорошо помню первую большую журнальную статью. Я беседовал с Гемом (Колином Арчером) из Heavy Stereo, который потом играл в Oasis. Он был очень мил, и все закончилось тем, что мы сидели на полу в дешевом гостиничном номере в Токвее, и он пел мне свои песни, подыгрывая на акустической гитаре. Второе мое интервью было круче – я отправился в Висконсин вместе с Garbage.

    Кто был самым скучным вашим собеседником?
    Моя беседа с Джеем Маскисом из Dinosaur Jr была истинной пыткой. После каждого вопроса он раздумывал около тридцати секунд и отвечал: "Да". Брайан Уилсон. Но, пожалуй, самый тяжелый случай – это Джоэл из Crystal Castles. Он просто уснул – или же ему наскучило, и он бросил трубку – после пяти минут очень натянутого телефонного разговора.

    Самое сумасшедшее интервью в вашей жизни?
    Когда ты сидишь рядом с Полом Маккартни и рассуждаешь о своем самом любимом альбоме (конечно же, о "Revolver"), это действительно сумасшедшее переживание. Если говорить о нелепых происшествиях, то однажды Марк Э. Смит из The Fall повалил меня на пол прямо в середине интервью и укусил за шею – наверное, от скуки.

    Также трудно забыть мою поездку в Мексику с группой The Kooks. В Тихуане водитель нашего автобуса свернул не туда, и в час ночи мы внезапно оказались на границе с США, где нас в течение четырех часов обыскивали вооруженные люди. Но самым сумасшедшим в плане резонанса было интервью с Китом Ричардсом, во время которого он признался, что нюхал прах своего отца, смешав его с кокаином. Эта история приобрела мировой масштаб, так что мне звонили люди из Австралии и спрашивали, почему меня показывают по телевизору.

    Когда вас начал привлекать мир музыки? Какие группы вы любили в то время?
    Я очень рано увлекся The Beatles – примерно в шесть или семь лет. Помню, как однажды в день своего рождения я купил практически всю их дискографию и полностью погрузился в эту музыку, что продолжалось где-то до одиннадцати лет. The Beatles плюс отцовская коллекция альбомов: ELO, Питер Гэбриэл и всяческий прог-рок – держали меня на плаву, пока однажды Pixies не склонили меня на темную сторону.

    Как-то в субботнем утреннем телешоу я увидел клип на песню "Monkey Gone To Heaven" и сразу же поддался очарованию инди-рока. Я открыл для себя The Wedding Present, My Bloody Valentine, Teenage Fanclub и Blur, а когда в 1992 году появились Suede, я, наконец, отыскал свою нишу. Брит-поп навеки.

    Можете рассказать о первом концерте, на котором вы побывали, а также о своем первом фестивальном опыте?
    Практически каждый человек из мира музыки, с которым мне довелось общаться, рассказывал о крутом "первом концерте", который он посетил. Это всегда The Clash, The Smiths, Pixies или что-то в этом роде. Мой первый концерт крутым не назовешь. Это были Level 42 на Арене Уэмбли в 1986 году. Мы с другом, который достал мне билет, находились в самом конце зала, а через три пустых места от нас, в углу, сидел одинокий рецензент, записывавший что-то в свой блокнот. Должно быть, я подумал, что "у этого парня потрясающая работа". Тем не менее, я был впечатлен концертом, особенно, когда увидел, как Марк Кинг, казавшийся крошечным с такого расстояния, летает по сцене на тросе.

    Свой первый фестиваль – это был "Гластонбери" – я посетил в 1992 году, будучи второкурсником университета. Я заставил всех своих друзей поехать туда со мной. Весь первый день я провел у главной сцены, наблюдая за выступлением Кирсти Макколл и The Breeders, и так сгорел на солнце, что мое лицо вдвое увеличилось в размерах. Я отыскал вторую сцену и рынок, но не подозревал о существовании зоны отдыха "Green Fields".

    Я жил в крошечной палатке, расположенной на крутом склоне, вместе с пятью приятелями, один из которых в первый же вечер упал в желоб с мочой. Пока на сцене NME Primal Scream играли свой легендарный альбом "Screamadelica", я смотрел выступление Carter The Unstoppable Sex Machine на главной сцене. Помню, как я обкурился и чуть не отключился во время Spiritualized. Когда нужно было ехать домой, оказалось, что девушка, которая была за рулем, потеряла ключи, и мы умудрились вырвать руль, пытаясь снять противоугонный замок. Все это было так чудесно, что с тех пор я не пропустил ни одного "Гласто".

    Бывает ли такое, что вы устаете от новой музыки?
    Это действительно может превратиться в рутину. Возле моей стереосистемы возвышается гора дисков, присланных мне различными лейблами, и порой очень тяжело пробираться сквозь эти завалы в поисках чего-то стоящего. Но я открыл для себя таким способом Neutral Milk Hotel и The Magnetic Fields, так что я просто обязан слушать всё. Когда я натыкаюсь на что-то прекрасное, я просто счастлив.

    Что поразило вас больше всего, когда вы приехали в Россию в начале 2000-х?
    Безусловно, великолепная архитектура – Красная площадь и станции метро меня просто сразили, но еще больше я удивился вашему дружелюбию. Сотрудники российской версии NME оказали мне радушный прием, водили по Москве и щедро снабжали водкой. Что касается Muse, их повсюду преследовали фанаты. На Красной площади к ним ринулась целая толпа поклонников, которые каким-то образом выяснили, что здесь будет фотосессия, так что парни вынуждены были спасаться бегством; а у входа в зал, где проходило выступление, творилось нечто напоминавшее битломанию.

    Меня поразило чересчур рьяное отношение местной полиции к своим обязанностям. Однажды нашего водителя оштрафовали за какой-то пустяк, а после выступления Muse охранники останавливали и в течение десяти минут проверяли каждого человека, выходившего из зала. Все это было очень странно.

    Вам удалось выучить какие-нибудь новые русские фразы, кроме "я очен лублю те кошка", "я работац в бассейн" и "я покупац адин шапка пожалста"?
    "Два грошне вино пожалста". Я прекрасно понимаю, что даже эти несколько фраз, которые мне удалось запомнить, ужасны с точки зрения грамматики, так что я очень сильно извиняюсь за то, что коверкаю ваш прекрасный язык. Я удивился, что меня вновь пустили в Москву несколько лет спустя, несмотря на то, что я представляю серьезную угрозу для всех кошек страны. Если я и потерпел полный крах в изучении чего-либо, то это русский язык.

    Насколько увлекательно было путешествовать с Muse, когда они были молоды и неудержимы?
    Если честно, весь этот период как будто окутан туманом. Я вообще плохо помню свою жизнь от двадцати до тридцати лет. Иногда я разговариваю с парнями из Muse или с Гленом, их прежним тур-менеджером, и они рассказывают мне какие-то истории, которые напрочь вылетели у меня из головы.

     

    Я смутно припоминаю, как мы были в Вене в каком-то сюрреалистическом парке, и в тот вечер Мэтт исчез, хотя должен был ехать с нами в автобусе в другой город. Помню гостиничный номер Дома в Москве, до отказа набитый русскими фанатками, и совершенно пустую комнату в московском ночном клубе, где я сидел в одиночестве, в то время как все остальные отрывались внизу. Помню, как Мэтт яростно швырял гитары в барабанную установку во время выступления в солидном парижском зале, и довольно расплывчато воскресает в памяти череда вечеринок после лондонских концертов, как раз перед релизом "Plug In Baby". Была еще ночь, когда мы с Крисом пили вино после церемонии награждения "NME Awards", а на фестивале в Рединге, в период "Origin of Symmetry", я вместе с техперсоналом бросал в толпу огромные белые шары…

    Но интереснее всего было наблюдать за процессом превращения робких и недоверчивых подростков, с которыми я впервые встретился в West London Café для их первого общенационального интервью, в сумасшедших, политизированных рок-звезд. Взятое мною интервью с Мэттом в Вене, когда он говорил о том, что нужно швырять в политиков "коктейли Молотова", стало настоящим откровением – до этого момента он вел себя очень сдержанно. Мне кажется, я подтолкнул его к тому, чтобы он не боялся говорить все, что он на самом деле думает.

    Вы и дальше будете о них писать?
    Надеюсь, я буду писать о них, пока группа будет существовать, а, может, и дольше. Я довольно часто брал у них интервью, к тому же написал книгу, так что стал кем-то вроде их главного биографа. Недавно "Невероятная история Muse" была переиздана – были  добавлены новые интервью с членами группы, взятые в период эры "The 2nd Law". Но я пока не знаю, будут ли в дальнейшем выходить обновленные версии.

    А вам никогда не угрожали из-за того, что вы пишете?
    Однажды популярная в 90-е группа Hurricane No 1 пообещала прикончить меня из-за того, что я раскритиковал в своей рецензии их альбом. К счастью, эта угроза ни к чему не привела.


    Отец Тома Оделла позвонил в редакцию NME, чтобы пожаловаться на рецензию Марка Бомона

    А Пол Уэллер как-то в письме вызвал меня на бой, который должен был состояться на парковке офиса NME, – как вы догадались, тоже из-за критической рецензии. Кажется, он уже простил меня. Я впервые встретил его несколько месяцев назад, и он был очень мил.

    В России практически не осталось серьезных музыкальных изданий. Тяжело ли выживать в наше время британской музыкальной прессе?
    Это довольно обширный вопрос. В Британии музыкальные журналы то и дело закрываются из-за сокращения читательской аудитории. При этом сайт NME.com процветает, так что наш бренд достаточно крепко стоит на ногах. Я не участвую в принятии каких-либо серьезных решений в том, что касается политики NME, поэтому не могу точно сказать, какие новшества они внедряют и какие принимают меры. Но я уверен, что делается все возможное для выживания бренда и воспитания нового поколения читателей. Что касается отдельно взятых журналистов-фрилансеров, им действительно приходится туго – расценки уменьшаются, журналы перестают существовать, так что становится все меньше возможностей для творчества и зарабатывания денег.

    Мне очень повезло – я уже 20 лет пишу о музыке, и сейчас у меня больше работы, чем когда-либо, но я отдаю себе отчет в том, что это может прекратиться в любой момент.

    Тори Эмметт
    BritishWave.ru
    Нашли ошибку? Сообщите нам об этом - выделите ошибочный, по Вашему мнению, фрагмент текста, нажмите Ctrl+Enter, в появившееся окно впишите комментарий и нажмите “Отправить”.
    Просмотров: 3638