Ник Кейв: Возрождение темного рыцаря | British Wave

В честь тридцатилетия дебютного альбома Nick Cave & The Bad Seeds "From Her To Eternity" редакция NME решила вспомнить интервью с Ником Кейвом, опубликованное журналом в 1984 году, в прекрасный и сумбурный период, последовавший за распадом его группы The Birthday Party.

Когда Ник Кейв создавал свой образ в самом начале существования группы The Birthday Party, он напоминал больную туберкулезом женщину с абсурдного дня рождения, описанного в "Преступлении и наказании" Достоевского, – сидящую в углу, кашляющую в носовой платок и показывающую кровавые пятна собравшейся компании. Он был отвратительным эксгибиционистом, постоянно требующим внимания. Впоследствии этот образ трансформировался в медленно и мучительно двигавшуюся улитку, превращавшую собственную слизь в искусство.

Скользя между иронией и трагедией, в прошлом году улитка из The Birthday Party напоролась на острие ножа, но вместо уродливой бесформенной массы, которую можно было бы ожидать, она произвела на свет лучшие образцы своего творчества в "The Bad Seed" и "Mutiny!" – двух мини-альбомах, включавших по четыре композиции, которые заметно выделялись на фоне всей очевидной заурядности, вышедшей в 1983 году. Обе пластинки являются заветами романтичной отваги и больной одержимости, полными навязчивого чувства вины и описаний убийств – ужасающих и вместе с тем таинственно привлекательных.

Именно тогда и стало ясно, что творчество Ника отходит от всех общепринятых в рок-музыке канонов и выделяется в некую новую, переливающуюся всеми цветами радуги разновидность, в которой тонкое и прямолинейное постоянно сменяется пафосным и утрированным. В то же время музыка группы загнала себя в дикое, припадочное состояние. Казалось, что ими движет полнейшее безумие, даже в относительно сдержанные моменты. Находившаяся в процессе распада группа The Birthday Party поставила великолепную точку в своем творчестве мини-диском "Mutiny!", зрелищно столкнувшись с собственным отражением.

Выползший из-под обломков Кейв записал сольный альбом "From Her To Eternity". Свободное от любых ограничений, песнетворчество Кейва устремилось в дикую и головокружительную поэзию жестокости, преследуя самые кошмарные идеи, увлекавшие The Birthday Party. "From Her To Eternity" – это декларация романической иррациональности, растянувшая ее до предела.

Разговаривая с Ником Кейвом, вы словно беседуете с множеством героев. Подобно Джеймсу Грэму Балларду, он рассматривает внешнюю реальность как мрачный роман и пытается сыграть как можно больше ролей: безответственный художник, раненый романтик, горбатый уродец, ницшеанский индивидуалист. Сейчас он играет нечто похожее на ту самую старуху, которая выставляет напоказ кровавые пятна, а также указывает на свои не лучшие жилищные условия, словно говоря: посмотрите на эту убогость!

"Мило, не правда ли?" – спрашивает он с оттенком иронии, когда мы заходим в комнату, которую он делит с Бликсой Баргельдом и гитаристом Хьюго Рэйсом из Bad Seeds. На данный момент, Бликса улетел в Берлин, а Хьюго в Оксфорд, оставив Ника наедине с небольшим количеством телефонных сообщений, копией книги "Моби Дик" и драгоценным портретом Элвиса Пресли эпохи альбома "G.I. Blues". Он проводит покрытыми никотиновыми пятнами пальцами по птичьему гнезду, сооруженному у него на голове, а его удивленный взгляд отражается в зеркале ванной комнаты, пока он наблюдает за тем, как  кучка вошедших вуайеристов спотыкается в попытке найти свободное место посреди разбросанной грязной одежды и вдыхает тяжелый запах пота, наполняющий пространство художника. "Я всегда думал, что очень важно показать людям, где ты живешь", – продолжает он.

Критики Кейва часто упускали из виду тот факт, что его творчество – это лицедейство, полное нечестивого восхищения, вызванного его способностью обманывать ожидания. В его песнях вымысел сливается с реальностью, тень Раскольникова смешивается с Гамлетом; творения самого Кейва – "King Ink", "The Dim Locator" – смешиваются с такими гибридами, как "Saint Huck". Все они отражают ту или иную грань самого Кейва.

Его последнее увлечение пристально смотрит на нас со стены. "Я недавно присоединился к фан-клубу Элвиса Пресли, – широко улыбается он. – Мне будут присылать постеры; правда, я вряд ли буду часто посещать их встречи". Как и со всеми увлечениями Кейва, его интерес к Пресли связан не с величием последнего, а с закатом его карьеры, с искусными трюками, а не искусством. "Влияние, которое на меня оказывает любой вымышленный персонаж, – говорит он, – связано с его карикатурностью, с той чертой, за которой он превращается в клише. В этот смысле все мои персонажи также являются карикатурами на самих себя; они начинаются с готовых клише, которые люди смогут воспринять и которые произведут желаемое первое впечатление".

В музыкальном плане "From Her To Eternity" – это  минималистическое звучание, нарушаемое издевательствами Бликсы Баргельда над блюзовой гитарой. "Насколько я могу судить, Бликса не умеет играть на гитаре в привычном смысле, но он может каким-то образом настроить инструмент так, что тот начинает издавать удивительные звуки без использования каких-либо эффектов. Для него педали и прочие примочки – это удел среднего класса, игрушки для учеников частных школ".

В то время как музыка альбома проста и прямолинейна, лирика усложнилась еще больше. Образы, очевидные и жестокие, таят в себе нечто более глубокое и мрачное, чем то, что лежит на поверхности. Это предъявляет особые требования к слушателю, которые Ник описывает с типичным для него высокомерием.

"Я рассматриваю это как напряженную кинодраму – мои песни требуют прослушивания истории с начала и до конца, чтобы можно было понять каждую строчку. В противном случае можно потерять нить, как если бы вы решили отлучиться в туалет во время финальных сцен "Таксиста", и потом думали бы, что уяснили суть фильма".

Убийство занимает важное место в идейных конструкциях Кейва: в песнях "Well Of Misery" и "A Box For Black Paul" (обе с альбома "From Her To Eternity"), в "She's Hit", или, что еще удивительнее, в "Sonny's Burning", где эстетика вины произрастает из сравнения горящего тела с "яркой звездой эротики".

"Я бы не писал о таких вещах, если бы не чувствовал в них некую привлекательность. Я не обращаюсь к подобным темам только ради провокации. Есть вещи, которые я делаю с этой целью, но это совершается намеренно и является отражением моего отношения к самой идее провокационности, показывает, насколько глуп и поверхностен подобный стиль поведения". 

Ты имеешь в виду бессмысленность старой доброй эпатажности? "Ну... например, когда используешь свастику, этот извечный камень преткновения, в качестве символа и ассоциируешь себя с ней. Я никогда не задумывался, что подразумевает наличие этого конкретного символа. Он всегда отражал мое чувство юмора в вопросе о том, что провокационно, а что нет.

Что касается свастики, я всегда намеренно использовал ее в самой идиотской манере. То же самое я делаю при написании текстов, специально вставляя шокирующие и легкомысленные строчки. Тут все дело в поиске символов или идей, которые большее всего шокируют в конкретном контексте. Как я уже говорил, определенные клише в правильном контексте производят необходимый эффект. Свастика, в использованном мною контексте производит этот эффект. Я также использую ее в ситуациях, совершенно недопустимых для людей, которых я нахожу невыносимыми".

Ответственность Ника приводит его к той черте рассуждений, которую нравственный ум обычно старается не переступать. Возможно, порой он переходит границы того, что принято называть разумностью.

"Когда я написал "Deep In The Woods", я боялся показать ее группе. Я думал, им покажется слишком смелой и глупой идеей выпускать оду убитой женщине, жестоко убитой женщине. Теперь мне тяжело не писать о таких вещах, потому что эти образы будоражат мое воображение так же, как некогда религиозные образы. Но даже в этом смысле, я никогда раньше не задумывался о ценности религии. Я всегда предполагал, что это тупик, что об этом даже не стоит размышлять, однако охотно пользовался религиозной образностью. Сейчас я склонен воспринимать религию как приемлемую альтернативу. Мне казалось, что признаком надвигающегося безумия является религиозное отношение к действительности".

А теперь ты считаешь веру в Бога приемлемой альтернативой? "Я могу уверенно сказать, что верю в Бога. Не в Библию или христианство, а в нечто такое, что предопределяет, кем мы должны стать, когда рождаемся, некую силу, сделавшую меня отличным от других людей, создавшую мою индивидуальность; некую сущность внутри меня, непостижимую для других и неподверженную чьему-либо влиянию. Я не говорю о старике с бородой или о воздаянии после смерти, о том, что я попаду в рай, если был хорошим мальчиком, или в ад, если вел себя плохо. Это просто некая сила, которая может быть названа Богом или любым другим словом".

Пока мы продолжаем беседовать в местном пабе, какой-то старик наклоняется к нашему столику и пристально смотрит на Ника.

"Ты заносчивый парень", – заявляет он осуждающе.
"У меня есть на это право, я известный человек, – отвечает Ник. – Я только что из тура по Европе".
"Ну да, и как тебя зовут?"
"Я Наполеон", – отвечает Ник, с озорным огоньком в глазах.